Я знаю этот его тон. Булат дает мне распоряжения, а на самом деле хочет отвлечь. 

— И сама тоже выпей. В этой палате только я страдаю обезвоживанием. 

Его большой палец в последний раз задевает кожу, и это становится для меня сигналом собраться. Я вытираю щеки и, втянув влагу носом, поднимаю глаза. Булат на меня смотрит.

— Прости, что расклеилась. Этого не повторится. Воду, говоришь?

Оглядевшись, я замечаю на тумбочке две прозрачные бутылки. С шипением откупорив одну из них, наливаю воду в пластиковый стаканчик, стоящий там же, и подаю ему. Булат принимает стакан здоровой рукой и подносит к губам. Футболка на нем немного задирается, обнаруживая, что плечо — это не единственная пострадавшая его часть. На правый бок тоже наложена повязка.

Я хочу расспросить его об аварии, и о том, что случилось со вторым водителем, но в этот момент дверь в палату распахивается и в нее заходит медсестра, держа в руках несколько пакетов с прозрачным раствором.

— Время ставить капельницы, — вежливо поясняет она свое появление. 

Я с тоской смотрю на Булата. Уходить не хочется, но настаивать на своем присутствии я считаю себя не вправе. Ему наверное тоже нужно отдохнуть. 

— Я пойду, — улыбка стоит мне нечеловеческих усилий. — Не против, если я приду к тебе завтра? Могу что-нибудь принести.

Медсестра с глухим стуком опускает треногу рядом со мной, но я не могу оторвать взгляд от его лица, пока не услышу ответ. 

— Приносить ничего не нужно. Пропуск у тебя есть.

40

Чем больше я думаю о случившемся, тем все больше склоняюсь к мысли, что мама была права, называя меня неблагодарным человеком. Жила у Булата в квартире, разговаривала с ним, запросто забиралась к нему на колени, выходила на ужин в его компании и даже могла поспорить. Всего этого я лишилась всего за один день из-за собственного упрямства. И что в итоге? Теперь я радуюсь простой возможности навещать его в больнице, а о перспективах в отношениях не думаю. Как это еще назвать? Неблагодарность и есть. 

— Простите, что я так у вас задержалась, — перевожу взгляд с Марины на Дашу, поедающих усовершенствованный мной завтрак: кашу с кусочками клубники и банана. Сегодня им некуда торопиться — у них законный выходной. — Просто в голове сейчас такой сумбур: Булат в больнице, экзамены. Еще пару дней…

— Оставайся, сколько хочешь, — перебивает Марина, откладывая ложку. — Серьезно, ты нас совсем не стесняешь.

Даша ей моментально поддакивает:

— Конечно. Готовишь обалденно, Тай. Повезло твоему Булату.

Может и повезло, только он об этом не знает.

На самом деле, готовить для девчонок — одно удовольствие. Во-первых, так я могу хоть как-то отплатить за их гостеприимство, а во-вторых, они нахваливают любое самое простое блюдо. А я, как выяснилось, очень люблю похвалу. Уж не знаю, хорошо это или плохо.

— Это в больницу? — Марины кивает на металлический термос, купленный мной в местном супермаркете.

— Это куриный бульон. Булат очень привередлив. Местная еда его может не устроить, а бульон едят все.

Я немного вру. Вчера медсестра показывала мне больничное меню и, как оказалось, кормят у них действительно отлично: паровые тефтели, красная рыба, тушеное мясо, супы, разные салаты. Просто я тоже хочу о нем хоть как-то позаботится. 

— Я рада, что у вас все налаживается, — порозовев, Марина быстро поправляется: — Не подумай, я не рада, что твой мужчина попал в больницу. Я имею в виду, что это стало поводом для примирения.

На счет «налаживается» я не столь оптимистична, как она. Вернее, пока я запрещаю себе заглядывать в будущее. Все, что имеет значение сейчас — это то, чтобы Булат поправился и поскорее вернулся к полноценной жизни. Даже мне тяжело видеть его на больничной койке. Он ведь энергичный и упрямый, и конечно ему трудно слушаться врачей и постоянно лежать. 

— Ладно, я побежала, — целую в щеку Марину, провожающую меня в прихожей. — Плотно не обедайте. Сегодня на ужин будут ребрышки ягненка.

В школу Голикова я пока не записалась, зато купила у него на сайте несколько видеоуроков. Пригодятся — так я себя убедила.

**********

— Здравствуйте, Женя, — улыбнувшись медсестре на посту, незаметно кладу перед ней шоколадку. 

Она очень вежливая и всегда отвечает на любые мои вопросы: например, как часто Булата навещает врач, и сможет ли он сам экстренно вызвать персонал, если ему вдруг станет нехорошо. Благодаря ей я знаю, что Сергей Валерьевич заходит в своим пациентам раз в день, капельницы Булату ставят каждые шесть часов, а рядом с его кроватью есть кнопка вызова.

В палату я не стучусь на случай, если Булат вдруг спит. Мне объяснили, что сон ему необходим, чтобы процессы восстановления проходили быстрее. При виде медсестры, делающей ему перевязку, невольно замедляю шаг. То, что выгонят, не боюсь — такое не принято. К посетителям здесь относятся очень уважительно. Вот что значит дорогая клиника.

Бесшумно подхожу ближе, чтобы разглядеть травмы, полученные Булатом при аварии. Сам он лежит с закрытыми глазами и слегка хмурится. Я тоже хмурюсь: ему явно больно.

На обращенный меня взгляд медсестры прикладываю палец к губам, мол, буду как мышка. Она вновь возвращается к своему занятию: аккуратно отклеивает края пластыря и снимает повязку с бока Булата. Я быстро опускаю глаза, чтобы дать себе время подготовиться — никогда не видела серьезных травм. А когда вновь смотрю, то от неожиданности начинаю моргать. 

Ужасно эта рана не выглядит, но позвоночник все равно продирает озноб. Это небольшая черная дырка, словно Булату в кожу вдавили окурок. Только окурок не оставляет таких глубоких следов. 

— Извините… 

Забыв о том, что обещала не шуметь, я бегу в туалет и дергаю хромированный смеситель. Губы и руки трясутся. Я не настолько глупая. Дырка — это след от пули. 

Чтобы привести себя в чувство, зачерпываю воду в ладони и прикладываю к лицу. Булата пытались убить. Булата, без которого я не могу жить, пытались убить.

Не знаю, сколько времени я провожу, разглядывая  свое отражение в зеркале над умывальником, но когда я покидаю туалет, медсестры в палате уже нет. Булат снова полусидит, взгляд устремлен на меня.

— Здравствуй… — не зная, как замаскировать свой недавний шок, я неловко киваю себе за спину. — Медсестра делала перевязку, поэтому я…

— Я видел. Разглядела?

Не могу я ему врать, да и нужно ли. 

— Да, — я подхожу к кровати и вцепляюсь в спинку стоящего стула. — В тебя стреляли, да? Не было никакой аварии.

— Сейчас слушай внимательно, Таисия, — голос Булата звучит совсем как раньше: требовательно и твердо. — Про это знают всего несколько человек. Так и должно остаться. Поясню, чтобы ты понимала всю степень серьезности: хирург, оперировавший меня, может лишиться работы, а у меня будут большие проблемы. 

Я киваю так резко, что в шее что-то неприятно щелкает.

— Я поняла, поняла… Не волнуйся. Клянусь своим здоровьем, что от меня никто ничего не узнает.

Булат пытает меня взглядом несколько секунд, после чего черты его лица расслабляются, и он откидывается на подушку. Я так о многом хочу его спросить. Например, как мне уснуть, зная, что в него стреляли, и что произошло с теми людьми? Их нашли? Наказали? Как мне жить, если такое когда-нибудь вновь повторится? И где носит Карину? Почему она ни разу не появилась?

Но я не спрашиваю и вместо этого лезу в пакет, чтобы Булат не смог разглядеть то, что способны выдать мои глаза.

— Я принесла бульон. Он будет горячим до вечера. Выпей, если захочешь, ладно? Он очень полезный. Курица деревенская. Я специально на рынок ездила.

Я опускаюсь на стул и зажимаю ладони между коленями. По-прежнему немного дрожат.

— В меня не каждый день стреляют, — негромко произносит Булат. — Этот случай, скорее, исключение.

Я киваю. А что мне еще сказать? Разве что начать снова плакать, но тогда у меня и правда лучше отобрать пропуск.